ВРЕМЕНА ГОДА

Он шел и думал о солнце. Возможно, кто-то бы удивился, а 
некоторые бы даже возмутились. Думать о солнце, погрязая в 
осеннем месиве, без цвета, без света, без запаха, продвигаясь 
в мутном тумане, растелившимся между лужами и отраженным в них 
небе, в  этом было что-то противоестественное, бесполезное и 
глупое. Но он шел, и было в этом что-то героическое, важное и
значительное, он как будто смягчал временами проступающей 
улыбкой колючие порывы ветра и мешал усилиться моросящему дождю. 
     Он шел и думал о солнце. И было что-то болезненное в этих 
его воспоминаниях о жестоком и сухом лете, об изнывающей природе, 
с надеждой обращенной к раскаленным небесам, о бескрайних песках,
залитых солнцем и хрипло шепчущих «воды, воды», скрипя песчинками. 
И было что-то страшное в том, о чем он старался не думать, в 
мыслях, похожих на сон или на бред, о смуглых, никогда не 
моргающих мужчинах, о старухах, рвущих на себе седые волосы, о 
заржавевших ножах, еще недавно сверкавших на солнце, и о своих 
руках, грубых, грязных руках, разучившихся дрожать и медлить.
     Он шел и думал о солнце, неотвязно преследовавшем его, будто 
оно было не солнцем вовсе, не физическим телом, а посланником 
чужого бога, карателем тех, кто заливал его земли кровью и потом, 
кто молился своим богам над телами убитых. Он шел, и ему было 
душно, жарко и плохо, временами он улыбался, чувствуя, что 
умирает, и тогда ледяной московский ветер смягчался, проводил 
влажными руками по его щекам, смахивая слезы, так нежно, что тот 
даже не замечал, что плачет, думая только о солнце, черном южном 
солнце.